[helichrysum131]

Все иногда делают глупости.
А иногда не делают, а просто разбирают то что скопилось на компе.

Зарисовка по Шерлоку. Текст не вычитан. Или что-то в этом роде))

Эта Женщина.

Эта Женщина.
При упоминании имени Ирэн Адлер первым на ум Джону Уотсону приходило слово «стерва», а еще «катастрофа» или «бедствие». «Беспринципная» и «шлюха» в ее случае подразумевались сами собой. Эта женщина была абсолютно аморальна – какая-то новая категория зла в привлекательной упаковке и со склонностью к эксгибиционизму. «Отвратительная» тоже замечательно вписывалось в его ассоциативный ряд, а где-то с краю сознания маячило понимание, что не будь она такой, какая есть, Ирэн могла бы быть прекрасна.
Но ужаснее всего было осознание: «Шерлок влюблен в… это».
Джон понимал, что как друг он обязан молча смотреть со стороны, а потом поздравить Шерлока с (сильно) запоздавшим боевым крещением на любовном фронте, и помочь избавиться от кровоточащих ран на сердце, оставленных этой великолепной (Уотсон умел видеть в людях достоинства) сукой (и недостатки). Будь его соседом, какой-нибудь нормальный парень, вроде Грегори или даже Андерсона (нижняя граница нормы) Джон без раздумий предложил бы напиться. Они бы уговорили бутылку виски на двоих, посетовали на непостоянство женщин и следующим утром отправились на работу мучимые похмельем. Еще можно было завалиться в какой-нибудь симпатичный паб в поисках прелестного и не такого стревозного утешения. Настоящих мужских способов утешить, в общем-то, не так уж и много, и все их можно было перепробовать примерно за неделю. После чего жизнь вошла бы в привычную колею.
Но соседом Джона был Шерлок.
И это усложняло все.
Там где нормальный парень нашел бы себе меркантильную, изворотливую блядь, Шерлок именно ее и нашел, но все это превосходной степени, достойной гениальных шерлоковских мозгов. О да, простые человеческие глупости не его уровень.
Джону казалось, что уязвленное самолюбие Холмса пополам с непонятным восхищением – это ужасно. Уотсон понял насколько ошибался, только когда Ирэн сделала подарок, отбыв на тот свет в канун Рождества («Спасибо, дорогой Санта, хоть я и не писал тебе письмо, и вообще был плохим мальчиком в этом году. ДУ»).
Жить с Шерлоком, который даже не понимал, от чего мучается, вот что стало бы для Уотсона воплощением ада на земле, не побывай он в Афганистане (хотя не побывай он в Афганистане, ноги бы его не было на Бейкер-стрит). Стенания скрипки будили в душе стыд и жалость. А иногда и желание раскроить детективу череп, если особо пронзительная нота звучала в три часа ночи. Шерлок писал музыку, посвящая ее мертвой женщине, выпоровшей принцессу Британии и снявшей это на видео, а Джон мучился мыслью, что на Рождество сбылось его заветное желание, и Ирэн во плоти их больше не побеспокоит. Холмс же рано или поздно успокоится. Психотерапевт доктора Уотсона назвала бы это немотивированным чувством вины, и Майкрофт для разнообразия с ней в этом согласился.
Полгода доктору Уотсону потребовалось на то, чтобы сжиться с мыслью… с несколькими мыслями. Учитывая характер этих мыслей, Джону, кажется, стоило перестать думать вообще.
Тяжелее всего было смириться с тем, что Шерлок лгал. Уотсон ведь почти поверил, что понятия «личная жизнь» и «работа» для Шерлока равнозначны. В дни, когда работа Шерлока становилась личной жизнью и Джона тоже, исключая любую другую, мужчина в красках себе представлял, как раскладывает детектива на столе и какой-нибудь особо длинной и, возможно, ребристой уликой дает еще один повод сказать, что тот женат на своей работе. Стоило насторожиться уже тогда, когда эти дикие фантазии вообще появились в его голове.
Или, может быть, самым мучительным был вопрос: «Почему она?». Холмс ведь не может настолько не разбираться в людях, чтобы не заметить в ней… это. «Плохие люди совершают преступления, просто потому что могут». Ирэн Адлер – не хороший человек. Разочарование в своем друге и невольное восхищение женщиной, которая смогла задурить гениальную голову, всего лишь раздевшись и оставив пошлый рингтон. Все это перемешалось внутри в горько-соленый обжигающий коктейль. Хлебнув этого «пойла», Джон начал припоминать, что такое душевные терзания и заскучал по крепкой выпивке.
Но в действительности Ватсон напился только тогда, когда «Почему она?» превратилось в «Почему не я?». Виски оказалось отвратительным лекарством местного действия с кучей побочных эффектов, впрочем, Джон не стал допивать «курс» до конца. Шерлок же не замечал ничего вокруг. Да даже упади небо на землю, детектив продолжил бы разгадывать загадку, которую оставила напоследок Ирен Адлер. Иногда Уотсон хотел сходить на ее могилу – отнести цветы, но чаще он мечтал избавиться от навязчивого желания провести эксгумацию. Просто чтобы ей на том свете тоже икалось.
«Я не гей» – сказал Джон Уотсон, глядя в красивые светло-серые глаза женщины, превратившейся в центр мироздания его мужчины. Она холодно улыбнулась, но Джон мог поклясться, что слышал: «Если бы я била, я бы тоже не тронула скулы и нос». Откуда она знала?.. Еще тогда.
Он жалел, что не взял с собой пистолет, не знает, как избавиться от тела и на самом деле не смог бы выстрелить в нее. Он просто хочет, чтобы Шерлок перестал мучить скрипку и Джона заодно. «Господи, наконец-то она померла» превратилось в «Слава Богу, она жива», и, глубоко вздохнув, Джон смирился с этой переменой.